16 Февраль, 2015
Образец спутанности и вздорности суждений, когда заходит речь о русской литературе
Османцам более или менее знакома современная русская литература (у М. Фуада упоминаются вскользь имена Л. Толстого и М. Горького), но экскурсы вглубь сразу обнаруживают поверхностность. Таким образом, османская литература должна пойти путем, проложенным европейскими народами (М. Фуад ссылается на немцев и на русских) Отсюда и призывы к собиранию и исследованию народной поэзии малоазиатских равнин, явственно доносящиеся со страниц книги турколога М. Фуада.
М. Фуаду дороги слабые отзвуки тяни к народу среди сотен старых поэтов, завороженных персами, и охотно ловит их всюду. Уже в X в. поэт Махреми (ум. в 942 г. х. — 1584 г.), написавший знаменитый «бенд» адмиралу Барбаросс Хайреддину, грозе Средиземного моря («Пришел момент. Пора, пора! Разверни паруса, Хайреддин-паша!»), сочинил «Ба- сит-наме» («Простую книгу»). Автор биобиблиографического словаря — антологии «Тезкерей-ий-шуара» Али-челеби (ум. в 1599 г.) отмечает, что слова и сравнения в этом произведении поэта Махреми все турецкие, и нет там ни арабских, ни персидских слов.
Значение народной стихии смутно понимал и поэт Наби (ум. в 1712 г.), воскликнувший однажды, что «диван газелей» — собрание стихотворений поэта — отнюдь не есть экземпляр арабского словаря. Он осудил погоню за губительной мишурой — арабо-персидским покровом османской поэзии. Постепенно поэты (как, например, Недим, Сабит, Васыф, Фазил) чувствуют красоты языка османского. Смысл народной поэзии отчетливо раскрыл уж лет сто тому назад Эссад-эфенди в предисловии к переводу (с арабского языка) сборника «Мустадраф». И его слова тем более ценны, что это говорит человек образованный, знающий хорошо литературу «трех языков» — арабскую, персидскую и турецкую.
Литературная школа, группировавшаяся около журнала «Сервети фюнун», завершила поворотный пункт, закрепив европейские формы творчества: в поэзии это — Тевфик Фикрет, в прозе — Ушакизаде Халид Зия. Видный участник того литературного движения, «последний маэстро» забытой турецкой прозы, Дженаб Шехабеддин пытался ограничить безудержные похвалы, которые расточались в Турции по адресу Тевфика Фикрета. Затушевывая богатые природные дарования, инстинктивное чувство красоты и меры, Дженаб видит у Т. Фикрета только хороший язык и изящный вкус.
Безусловно человек малообразованный, литературные статьи которого слабы, Т. Фикрет испытал на себе влияние старшего товарища, Ушакизаде Халида Зии, автора романа «Мави ве сиях» («Голубое и черное») , знатока французской литературы. Среди сотрудников журнала «Сервети фюнун» были еще талантливые поэты и прозаики (например, Сюлейман Назиф, последователь Кемаля, или младший брат его, поэт Фаик Али, подражавший Абдул Хакку Хамиду и отчасти Дженабу Шехабеддину); однако громадное большинство слепо шло за потоком, возглавлявшимся Т. Фикретов и Халид Зией; они были ничтожны и безличны; прозаики представляли сколок с П. Бурже; это были новички безграмотные, и лишь у Хюсейна Джахида, после восстановления конституции 1908 г. изменившего литературе художественной (он издавал долго, до 1925 г., газету «Танин»), сквозила оригинальность. Литературная эпоха Шинаси и Кемаля больше отражала жизненные интересы и, несмотря на то что и Т. Фикрет, и X. Зия превосходили их талантливостью, сыграла большую роль в развитии общества.
