10 Апрель, 2013
Легенда о свитке
Posted in : Современные on by : admin
Легенда о свитке
Мы очутились посреди луга. Казалось, что вокруг нас плещется изумрудное озеро, заключённое в чашу из гор. В малиновых облаках пламенел закат. Швейцария, тут же решил я, мы приземлились на открытке с видом Швейцарии. В долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроконечными крышами. По деревенской дороге тащилась телега. Её тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее издали на корову.
Вдруг небо прорезал Свет и упал на руку старца, сидевшего у костра. Этот Свет обратился в свиток, на котором пламенели слова.
— Жан Поль Леклерк, — представился старец.
Поблизости не было ни души, а на лугу — ни дорожки, ни козьей тропки. Только озеро травы с васильками, да горы с заснеженными вершинами стояли безмолвным полукругом.
— В моих руках бумага, — сказал старец. — Если выпустить эти слова в мир, их поймут и полюбят те, кто уже знает их истинность. Но перед тем, как подарить их миру, мы должны их как-то назвать. А это их погубит.
— Разве дать название чему-то прекрасному — значит его погубить?
Он удивленно посмотрел на меня:
— Нет беды в том, что мы даем название какой-нибудь вещи. Но дать название этим идеям — значит создать новую религию.
— Почему же?
Он улыбнулся и протянул мне манускрипт.
— Я вручаю этот свиток тебе…
— Ричард, — подсказал я.
— Я вручаю этот свиток, явленный самим светом любви, тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свой черед, отдать его миру, людям, жаждущим знать, что в нём написано, тем, кому не дана была высокая честь пребывать в этом месте, когда вручён был сей дар? Или ты хочешь оставить это писание лично для себя?
— Конечно, я хочу отдать его людям!
— А как ты назовёшь свой подарок человечеству?
“Интересно, к чему он клонит, — подумал я. — Разве это важно?
— Если его не назовёшь ты, его назовут другие. Они назовут его “Книга Ричарда”.
— Понимаю. Ладно. Мне все равно, как его назвать… Ну, хотя бы просто: ‘Свиток’.
— А будешь ли ты хранить и оберегать С_в_и_т_о_к? Или ты позволишь людям по-своему его переписывать, изменять то, что им непонятно, вычеркивать то, что им не по душе?
— Нет! Никаких изменений. Эти слова даны нам Светом. Никаких изменений!
— Ты уверен? А может, строчку там, строчку здесь — ради блага людского? “Многие этого не поймут?”, “Это может оскорбить?”, “Здесь неясно изложено?
— Никаких изменений.
Он вопросительно поднял брови.
— А кто ты таков, чтобы на этом настаивать?
— Я был здесь в момент, когда они были даны, — ответил я. — Я видел, как они появились, видел сам!
— Поэтому, — подытожил он, — ты стал Х_р_а_н_и_т_е_л_е_м С_в_и_т_к_а?
— Почему именно я? Им может стать любой, если поклянётся ничего в нём не изменять.
— Но кто-нибудь всё равно будет Х_р_а_н_и_т_е_л_е_м?
— Кто-нибудь, наверное, будет.
— Вот тут и начинают появляться служители святого С_в_и_т_к_а. Те, кто отдаёт свои жизни, чтобы защитить некий образ мыслей, становятся служителями этого образа. Однако появление новых мыслей, нового пути — это уже само по себе изменение, и оно приносит конец миру, сложившемуся до него.
— В этом свитке нет угроз, — сказал я. — В нём любовь и свобода!
— Но любовь и свобода — это конец страху и рабству.
— Конечно! — Воскликнул я с досадой, к чему он клонит? Почему Лесли молчит? Разве она не согласна с тем, что это…
— А те, кто живёт за счёт страха и рабства, — продолжал Леклерк, — обрадуются ли они, узнав об истинах, заключенных в этом С_в_и_т_к_е?
— Наверное, нет, но мы не можем допустить, чтобы этот… Свет… Угас!
— И ты обещаешь оберегать этот свет? — Спросил он.
— Конечно!
— А другие С_в_и_т_к_и_а_н_е, твои друзья, они тоже будут его защищать?
— Да.
— А если наживающиеся на страхе и рабстве убедят правителя этой земли в том, что ты опасен, если они нападут на твой дом с мечами в руках, как ты будешь защищать с_в_и_т_о_к?
— Я убегу вместе с ним!
— А если за тобой будет погоня и тебя загонят в угол?
— Если потребуется, я буду сражаться, — ответил я. Есть принципы дороже самой жизни. Есть идеи, за которые стоит умереть.
— Вот так начнутся В_о_й_н_ы за С_в_и_т_о_к, — старик вздохнул. — Доспехи, мечи, щиты и знамёна, лошади, пожары и кровь на мостовой. И войны эти будут не малыми. Тысячи истовых верующих придут тебе на подмогу. Десятки тысяч умных, ловких и смелых. Но принципы, заключеные в С_в_и_т_к_е, опасны для всех правителей. Десятки тысяч выступят.
И тут я начал понимать то, что пытался сказать мне Леклерк.
— Чтобы вы могли отличать своих от чужих, — продолжал он, — тебе понадобится особый знак. Какой выберешь ты? Что начертаешь на своих знаменах?
Моё сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал отстаивать свою правоту.
— С_и_м_в_о_л С_в_е_т_а, — ответил я. — З_н_а_к О_г_н_я.
— И будет так, — продолжал он эту ещё не написанную историю, — что Знак О_г_н_я встретит знак К_р_е_с_т_а на поле брани во Франции, и О_г_о_н_ь победит. Победа будет славной, и первые города знака К_р_е_с_т_а будут сожжены дотла твоим святым огнём. Но К_р_е_с_т объединится с П_о_л_у_м_е_с_я_ц_е_м, и их огромное войско вторгнется в твои пределы с юга, запада, востока и севера. Сотни тысяч воинов против твоих восьмидесяти тысяч.
Пожалуйста, хотел я сказать, остановись. Я знал, что случится дальше.
— И за каждого крестоносца, за каждого янычара, которого ты убьёшь, защищая свой дар, имя твоё возненавидят сотни. Их отцы и матери, жёны и дети, все их друзья возненавидят свиткиан и проклятый С_в_и_т_о_к, погубивший их возлюбленных, а свиткиане будут презирать всех христиан и проклятое распятие, всех мусульман и проклятый полумесяц за то, что они погубили их родных свиткиан.
— Нет! — Вырвалось у меня. Каждое его слово было истинной правдой.
— А во время священных войн появятся алтари и вознесутся к небу шпили соборов, увековечивающих величие С_в_и_т_к_а. И те, кто искал духовного роста и нового знания, найдёт вместо них тяготы новых предрассудков и новых ограничений: колокола и символы, правила и псалмы, церемонии, молитвы и одеяния, благовония и подношения золота. И тогда из сердца свиткианства уйдет любовь, и войдет в него золото. Золото, чтобы строить храмы, ещё краше прежних, золото, чтобы выковать новые мечи и обратить неверующих и спасти тем их души.
— А когда умрёшь ты, П_е_р_в_ы_й Х_р_а_н_и_т_е_л_ь С_в_и_т_к_а, потребуется золото, дабы вознести на века лик твой. Появятся величественные статуи, огромные фрески и картины, воспевающие эту нашу встречу своим бессмертным искусством. Представь роскошный гобелен: здесь С_в_е_т, вот С_в_и_т_о_к, а там разверзлась твердыня неба и открылся путь в Р_а_й. Вот коленопреклонённый В_е_л_и_к_и_й Р_и_ч_а_р_д в сверкающих доспехах, вот прекрасный А_н_г_е_л М_у_д_р_о_с_т_и со С_в_я_щ_е_н_н_ы_м С_в_и_т_к_о_м в руках, а вот старый Леклерк у своего костерка в горах, свидетель явному чуду.
“Нет! — Подумал я. — Это невозможно.
Но это было неизбежно.
— Отдай в мир этот свиток и появится новая религия и ещё один клан священников, снова МЫ и снова ОНИ, и опять брат пойдет на брата. Не пройдёт и сотни лет, как ради слов, написанных здесь, погибнет миллион человек. А за тысячу лет — десятки миллионов. И всё ради этой бумажки.
В его голосе не было ни горечи, ни сарказма, ни усталости от жизни. Жан Поль Леклерк был исполнен знанием, накопленным всей его жизнью, спокойным принятием того, что он в ней встретил.
Лесли поёжилась.
— Дать тебе куртку? — Спросил я.
— Спасибо, дорогой, — сказала она, — мне не холодно.
— Не холодно, — эхом отозвался Леклерк. Он вытащил из костра горящую веточку и поднёс её к золотистым страницам. — Это вас согреет.
— Нет! — Я отдернул свиток. — Сжечь Истину?
— Истина не горит. Она ждёт каждого, кто пожелает найти её, — ответил он.- Сгореть может только этот свиток. Выбор за вами. Хотите ли вы, чтобы Свиткианство стало новой религией в этом мире? — Он улыбнулся.
— А вас объявят святыми…
Я взглянул на Лесли, в её глазах, как и в моих, мелькнул ужас.
Она взяла веточку из рук старца и подожгла края манускрипта. В моих руках распустился золотистый огненный цветок, я бросил его на землю.
Свиток, догорая, вспыхнул и угас.
| источник: Ричард Бах «Единственная», Глава 7 | получена от: disciple |
